Пока Дядьтоля и папа, с советником Витькой-китайцем, колдовали над аппаратом, мама собрала рецепты – "самого лучшего, чистого, как слеза младенца". Рецептов было немало. Прав был Дядьтоля – всех не пересадили – соседки, мамины коллеги по работе, знакомые знакомых – знали как и из чего гнать самогон. Оказалось из всего – чуть ли не из табуреток, как утверждал один известный герой. По вечерам родители шептались – что, мол, совсем с ума сошли, совсем уже опустились – стыдно-то как - самогонщики! Но, приходил день, а с ним и Дядьтоля, с самого утра с подозрительно блестящими глазами, запахом перегара, кепочкой набекрень, и Витькой-китайцем, за компанию.
- Бобрихин самогон крепкий, но мутный, - говорил ДядьТоля тоном не терпящим возражений, хотя ему и так никто не собирался возражать.
- Угу-угу, - кивал Витька-китаец и затягивался крепкой "Примой".
- У Верки-полицайки – хорош, но она, с@ка, не дает рецепта – из пшеницы, видать, гонит, и по пятерке – продает! Совсем охренела нахбля, но все равно дешевле водки. – Дядьтоля помахал кепочкой над головой, разгоняя синий дым от сигарет. На голове у Дядьтоли под кепочкой оказалась пегая поросль, скомканная, как неубранная постель. Серая и пыльная. Он повернулся ко мне и улыбнулся:
- ну, че – молодоженка? Мужик-то где?
- В Москве, - буркнула я и отвернулась.
- В Мааасквееее… Ученый он у тя больно. Опять учится?
- Ну, что ты к девчонке пристал, Толя – давай, сколько сахару нужно для вот этой бражки.
- Папа держал исписанный крупными буквами листок из тетрадки в клеточку.

В один прекрасный день самогонный аппарат был готов. Бражку решено было делать по "старинному рецепту" который Дядьтоля, якобы рискуя жизнью, "скрал" у сватьи Томки. Из гороха. Да. Да. Да. Из гороха.

"Процесс пошел", говорил Михаил Сергеевич Горбачев. Но совсем по другому поводу.
- Процесс пошел! – радостно хлопнул в ладоши Дядьтоля и глаза его загорелись, при первых каплях живительной влаги капнувших из конденсатора в кастрюлю.
- Пошел, процесс! – Витька-китаец принюхался и улыбнулся золотыми зубами.

Первый блин был совсем не комом. Самогон удался. Да так, что папу, Дядьтолю, Витьку-китайца, подошедшего на запах маминого брата Гришку, и соседа справа - новенького на нашей улице, недавно купившего сгоревший остов дома бабы Мани хозяйственного Федора, после первой дегустации решили с нашей кухни по домам не разносить. Оставили спать там, где они уснули крепким, горячим сном, не обращая внимания на тормошения жен и мамины недоуменные вопли:
- Сеня! Боже мой! Сееееееняяяя!

Обо всех этих перепитиях – во всех смыслах этого слова - я не знала, так как мы, молодожены, жили отдельно – снимали квартиру, и я, назавтра, приближаясь к дому родителей увидела странную картину.

По обочинам улицы валялись … я пригляделась – птицы! Вороны, голуби, воробьи. Вверх тормашками. Птиц было много. Много-много! Человек сто. Или даже сто пятьдесят. Птицы валялись с растопыренными вверх ногами, клювами на бок. Это было очень страшно. Очень. Страшно. На дрожащих ногах я доползла до калитки, влетела во двор и завизжала. На мой вопль выскочила мама, я визжала и показывала пальцем на улицу. Мама выскочила за калитку, я услыхала, как хлопнула калитка у соседа Витьких-китайца, перестала работать бензопила у Федора, народ собирался у нашего дома и через несколько минут раздался хохот. Смеялись всей улицей, с подхлипами, с прихлопыванием по бокам, с закашливанием.

Как выяснилось, остатки самогона, после фуршетной ночи на маминой кухне, утром разлили по бутылкам. К этому ответственному делу ни Дядьтолю, ни Витьку-китайца, ни даже папу не подпустили. Его отправили под колонку - мыть самогонный аппарат. Остатки перебродившего гороха, по совету опять таки, правильно, Дядьтоли, решено было выбросить прямо на дорогу. На нашей деревенской улице асфальта не было. По дороге ездили одна-две машины в год. Ну, хорошо, не "в год", но редко. Горох – натуральный продукт, как подтвердил Дядьтоля, и них… ничего с этой дорогой не станет! Перебродившего гороха наклевались все окрестные птицы и попадали в алкогольное опьянение – опять таки, в буквальном смысле – попа́дали.

Прошло несколько часов и птицы начали трезветь, и попытались взлететь. Вороны разбегались, вихляя туловищем, рискуя клювом воткнуться в землю и свернуть свои сине-черные бошки. Воробьи летели восьмеркой, а голуби шли, спотыкаясь к луже, к их счастью, оказавшейся рядом с их пиршеским столом. У голубей был сушняк. Голуби наклонялись к луже попить, и некоторые из них, не удержавшись на ногах, заодно принимали ванну. "Пить надо меньше. Надо меньше пить!" - прыгал на одной ножке, пытаясь сбросить остатки наваждения, воробьишка.

Больше самогон родители никогда не гнали. Аппарат подарили Дядьтоле, который в благодарность каждый раз после очередной прогонки приволакивал "гостинец" в виде мутной бутыли, заткнутой тряпочной пробкой. И "пьяный горох" на дорогу больше никто не выбрасывал.